О парадоксальных примерах из истории искусства, подтверждающих неразрывность делового и творческого начала, о несовершенстве многих подходов государства в опеке им изобразительного искусства, о меценатстве и о секретах успеха живописца «Инвест-Форсайт» беседует с известным художником Никасом Сафроновым.
— Никас, может (и должно ли) изобразительное искусство в России и вообще в мире быть бизнесом?
— По идее, всё в искусстве может быть бизнесом — театр, кино, литература, музыка. Живопись и скульптура в этом ряду — вовсе не исключение. Всё изобразительное искусство начиналось как (и так считалось долгое время) не более чем ремесло. А ремесло — это то, что кормит, дает средства на жизнь. Весь вопрос в уровне того, кто занимается этим бизнесом. Одно дело, если ремеслом-бизнесом занимался Рубенс, который был для своей эпохи весьма непростым художником и непростым человеком, или, скажем, Веласкес. Или Рембрандт, который еще при жизни организовал свое производство, хотя и разорился по случайности в конце жизненного пути… То же самое было и у Ван Гога, который в действительности готовил из своей живописи большой бизнес. Нам известны в основном лишь популярные истории о нём и жизни. Но что было подготовлено и предложено публике: страдалец, несчастный, бедный, бессребреник «с некой сумасшедшинкой» и т.д., который ходил на поляны с подсолнухами, и солнце било ему в темечко, и он никак не мог в этом экстазе остановиться, и однажды он упал перед ними замертво… Всё это миф, который благополучно дожил до нашего времени и стал неотъемлемой частью его бизнеса. Этот, выражаясь современным языком, «пиар-проект» они придумали со своим братом Теодором, богатейшим человеком, унаследовавшим от отца и дяди Ван Гога высокоприбыльную фабрику по производству красок.
Позже из причудливых сюжетов о Ван Гоге уже как бы сама собой сложилась сусальная легенда, для укрепления которой были даже специально подделаны письма. Справедливости ради, Ван Гог был, конечно, человек с очевидными странностями; например, он пил постоянно абсент, вёл довольно разгульный образ жизни, а брат давал ему на всё это по тем временам серьезные деньги, и он тратил их на женщин легкого поведения и выпивку с друзьями. Но, тем не менее, Ван Гог был очень практичен, ненавидел низшие слои общества, находясь в своем т.н. «среднем сегменте», и постоянно тянулся к высшему обществу. В начале карьеры избрал службу в церкви, но быстро осознал, что на этом поприще его ждет маленькая зарплата. И тогда по совету брата решает заняться куда более денежным делом — продажей красок и холстов и приступил вплотную к живописи, рассчитав, что на этом в будущем можно будет зарабатывать более ощутимые деньги. Но они не успели осуществить свои планы. Он, как мы знаем, застрелился, а брат не перенес этой потери и тоже прожил недолго. Они не дожили до своего триумфа несколько месяцев.
А вот Иван Айвазовский, например, спланировал свой бизнес по-другому. Через множество учеников и помощников он организовал распространение подписанных им работ. Тем самым кратно увеличились возможности демонстрации его полотен. В итоге только сегодня насчитывается порядка 15 тыс. картин, где подлинность определяется подписью мастера. Многие картины были написаны его учениками в точном стиле их любимого мастера. Те же Пикассо или Дали не уставали повторять: каждый мазок должен выбивать из-под кисти золотую монету. Шагал вообще поставил всё на поток и точный математический расчет, даже в периоды экономической нестабильности делал свои выставки и имел постоянные стабильные доходы от них. И это ни в коей мере не умаляет их талант.
Такое же происходит и в музыке. Недавно ушедший из жизни Морриконе чуть ли не все свои мелодии писал только на заказ, в основном для кинокомпаний. Сам факт такого коммерческого заказа не делает его музыку хуже той, которая сочиняется просто «для души». Но в самые разные исторические периоды и в самых разных странах не давала и не даёт забыть о себе неумолимая закономерность: искусство не может приносить дивиденды постоянно. Есть мировой рынок, спрос на нем постоянно меняется, быть постоянно в тренде — крайне сложно. Особенно это стало зримым в невероятно динамичном ХХ, а тем более — XXI веке.
О грантах и «мстителях-искусствоведах»
— Каким образом, на ваш взгляд, государство должно помогать художникам: через систему грантов, налоговых льгот, организацию меценатской деятельности? Особенно этот вопрос значим, согласитесь, для молодых и начинающих ваших коллег…
— Это большой и больной вопрос. Есть такое понятие «культурная политика». Исторически выработались два ее основных типа. Первый — часто государство вмешивается в культуру (в т.ч. в изобразительное искусство). В таком варианте культура финансируется примерно на 90%, но при этом есть множество чиновников, которые управляют культурой на разных уровнях. Вторая модель — государство не вмешивается в культуру, она финансируется на 10-15% от потребного уровня, при этом очень мало творческих чиновников в культуре, далеко не всегда есть даже Министерство культуры.
Внутри этих моделей есть разные варианты их реализации. Например, государство может поддерживать все направления и финансировать их абсолютно на равных, а может поддерживать какое-то одно, при этом не мешая развиваться другим. Но может и запрещать, и мешать. Все помнят известную выставку в Манеже, которую посетил 1 декабря 1962 года Никита Сергеевич Хрущев. Выставлялись художники-авангардисты, и лидер государства обозвал их последними словами. Была еще так называемая «бульдозерная выставка» в 1974 году, которую — реально — уничтожили с помощью бульдозера.
Тогда в целом получается, что лучше бы государства было поменьше в изобразительном искусстве. Если же поддерживать художников, то нужно вначале упорядочить критерии оценки их творчества и с их учетом оказывать адресную материальную и организационную помощь талантливым людям. Но особого оптимизма в этом плане я не испытываю. Дело в том, что в российском искусстве наблюдается засилье непомерно предвзятых искусствоведов, в подавляющем своем большинстве являющихся неудавшимися художниками. Часто необъективность оценки продиктована элементарным незнанием критиком той области, о которой он судит, как и полнейшим неумением в ней профессионально работать. Или же, в лучшем случае, такой эксперт ориентируется в очень узкой сфере, имеет какие-то свои вкусовые пристрастия; всё, что отступает от его субъективных канонов на миллиметр, немедленно подвергается таким критиком жестокому остракизму. К сожалению, часто вообще бывает, что это своего рода месть дилетанта профессионалу, месть за собственную бездарность. Но этот «мститель-искусствовед» формирует общественное мнение, заседает в отборочных комиссиях, он же и распределяет гранты и т.д.
Финансовой поддержке искусства не хватает четких приоритетов
— Тут мы подходим к вопросу объединения бизнеса и культуры.
— До того момента, пока на авансцену искусства — уже ХХI века — не выйдут новые Третьяковы и Мамонтовы, мы вряд ли сможем — на материальном уровне в том числе — обеспечить поддержку художников и сохранить при этом определенную автономию от государства. В XIX и начале XX веков, когда отечественные меценаты столь блистательно заявили о себе, все цвета, все направления изобразительного искусства заиграли на полотнах. Причем, что важно в частном меценатстве: эти люди любили искусство, готовы были жертвовать на него средства, заработанные своим трудом, порой немалые. Сами не были художниками, но видели талантливых детей, молодежь или состоявшихся профессионалов. И помогали им, держа в голове у себя сверхзадачу не просто в качестве деловых людей, принимающих решения, но уже государственников, понимая — нет культуры, не будет и процветающего государства.
У некоторых экономистов и общественных деятелей сложилась в головах такая схема — в богатом государстве будет процветать культура. Были всякие, как теперь говорят, мемы, типа «Будет хлеб, будут и песни» и т.п. Иными словами, приоритет отдается материальному, а искусство в полном соответствии с учением Маркса мыслится как надстройка. Но творчество — не надстройка. Исторический опыт убеждает: когда высоко развито искусство, культура, то и государство сильное и богатое.
— Однако не секрет, что пока не удаётся остановить пресловутую «утечку мозгов», и не только «заточенных» на науку и новейшие сферы информатики, но и на искусство, — государство здесь явно не всесильно.
— Я лично переживаю, что подобная утечка порой инспирировалась такими деятелями, как Арманд Хаммер и иже с ними, которым в разные годы позволялось вывозить из России ценнейшие русские иконы и другие сокровища культуры — например, яйца Фаберже. Ничего хорошего в этом, конечно, нет; как и в том, что сами художники уезжают. Но отрадно, когда картины наших классических мастеров — Репина, Шишкина, Поленова, Серова — иногда, пусть не в полном объеме, в котором их когда-то вывозили, в последнее время возвращаются обратно.
Когда наша одарённая художественная смена покидает пределы Отечества, на первый взгляд, вроде бы, обидно. Для кого-то, может быть, это и беда, но — совсем не катастрофа, потому что уехавшие всё равно свои приобретенные знания конвертируют в талантливые произведения, поддерживая тем самым высокий культурный бренд страны в мире. И тут роль государства важна не только активной причастностью к этому процессу, а созданием условий именно для поддержки таких художников. Пока, к сожалению, система поддержки часто «позвоночная», в лучших советских бюрократических традициях: кто-то кого-то попросил поддержать того или иного живописца или скульптора. Результат — поддерживают. И что мы видим порой?.. Инсталляторы, перформансисты начинают плакать, что вот в кризисные годы американцы им давали по 200 миллионов в год на развитие современного искусства, и сразу идёт аналогичная просьба — уже к нашему государству: дайте нам столько же! Аргумент типа: «Мы же хорошо продавались». Да, были моменты, когда случались успехи в такой продаже, но это, как говорится, до поры, до времени. Нельзя же до бесконечности, тем более всерьёз, рассчитывать, что будет незыблемо в цене «произведение» какого-нибудь творца: баночка с экскрементами или что-то схожее с этим.
Не спорю, иногда коммерческий успех сопутствует подобного рода предприятиям. Но это реально чаще всего в случаях, аналогичных тем, когда был сделан (уже не в нашей стране) политический заказ на то, чтобы в Голливуде с лучшими актерами снялись абсолютно никакие как актрисы участницы скандально известной в России группы «Пусси Райт».
Сегодня и всегда существует настоящее искусство, которое действительно требует финансовой поддержки. Особенно в ней нуждаются наследники старых, классических школ и направлений. Бывает, что в их ряды проникают имитаторы и шарлатаны, но чтобы вести своего рода селекцию и компетентно отличать достойное от псевдоискусства, как раз и требуется то, о чем я говорил: реформа в системе художественного отбора и оценки.
«Самурайское правило» для живописца
— Фактор страны, в которой приходится творить, как полагаете, первостепенен или вторичен?
— Он едва ли не определяющий. Сужу по собственному опыту. Применительно к другим странам подробно судить не берусь, но для русского художника он значит очень много. Если, допустим, в Англии или какой-нибудь еще европейской стране ему могут открыться, скажем так, спокойные условия (например, стипендии, гранты, меценатская или спонсорская поддержка), то в России ему приходится самому находить способы выживания. Это порой так сложно, что европейцам подобное и в кошмарных снах не увидеть. Ситуация ненормальная, но в этом заложены, кстати, и положительные моменты, потому что трудности и их преодоление укрепляют творческую личность, помогают в будущем реализовать себя более масштабно. Художник должен понимать и принимать одно самурайское правило, соотнося его со своим ремеслом: если мучаешься между жизнью и смертью, умри. Если ты задумал стать художником, то должен понимать, что это такой же труд, как, скажем, у шахтера. И неважно, есть ли у тебя на сегодняшнее утро вдохновение или нет, а к 20 декабря ты должен написать заказанный тебе портрет. 21-ого или 22-ого он будет, возможно, уже не нужен, и уж тем более — еще через два месяца. Вспомним Джека Лондона. Он установил себе норму — каждое утро писать по две тысячи слов и отправлять в редакцию. О наличии или отсутствии вдохновения или чего-то подобного он при этом не думал.
Поэтому если ты художник, ты должен понимать: заказы выполняются вовремя, нужно быть обязательным, быть настолько профессиональным, чтобы написанное тобой хотелось иметь любому музею в своих запасниках или коллекциях и чтобы это также нравилось публике и хорошо покупалось. Я состоялся не потому, что я «попал» в своё время — хотя и это тоже имеет под собой основания. Мне сопутствовал успех, потому что я невероятно много работал, и не только по своему прямому профилю, но и, скажем, в благотворительности. Сейчас я много делаю мастер-классов, постоянно организую выставки в подчас самых неожиданных географических местах, невзирая на нескончаемые перелеты и связанные с этим недосыпания и прочие неудобства. Но мне в этом плане не привыкать — я к тому, что называется бизнесом, «причастился» еще в советское время, когда в Вильнюсе совсем молодым человеком занимался тем, что сегодня называется личными продажами. Тогда это считалось преступной деятельностью. Я попросту ездил в Польшу, покупал там модные джинсы и продавал их, чтобы заработать себе на квартиру — не для дополнительной какой-то роскоши, а чтобы можно было обустроить собственную мастерскую и спокойно в ней работать. За всё это в советское время можно было поплатиться даже свободой, но я шел на это сознательно — не ради денег, ради искусства.
— Вы нарастили себе броню — если не от талантливых конкурентов, то уж от вездесущих недоброжелателей?
— Да нет, ревность и зависть тех, кто сидит на печи и сокрушается, что это всё не у них, я почувствовал, еще учась в училище, и позже, в институте. С тех пор отношусь к подобным переживаниям, что называется, философски. В те непростые годы меня никто не заставлял детальнейшим образом изучать иконопись, работы старых мастеров в Голландии и Италии, но я это делал. Я постоянно экспериментировал по собственной воле, не давая себе выйти из состояния поиска форм, к которым не многие из современников прикасались. Уже тогда я прикоснулся к кубизму, пытался писать в «наивном искусстве», создал, соответственно, стиль «Dream Vision» — всё это достигнуто огромным трудом. За кадром остается много другого, чему никто не завидует: я лишался возможности встречаться с девушками и вообще делать что хочу, проводить, например, время с друзьями. Уже в 90-е годы меня приглашали на собственные острова в океане, прогулки на яхтах и готовы были прислать за мной частный самолет — но я в это время летел по работе совсем в другом направлении, куда-нибудь на Сахалин… или в Южную Америку. Меня иногда спрашивают в письмах: «Как в жизни состояться и стать таким известным, как вы?». Я отвечаю, что не надо ждать чуда, уподобляясь персонажам китайского анекдота: они вечером посадили картошку, а утром выкопали и съели. У них спрашивают: «Почему так быстро?». Они отвечают: «А потому что очень кушать хочется…». Так вот, не нужно хотеть быстро стать известным и великим — это закон и экономики, и творчества: ничего серьёзное, никакой мало-мальский успех не возникают на пустом месте. Секрет успеха один на все времена: труд, поиски и не щадить себя, не расслабляться. Я начинал в 1978 году, организовав первую персональную выставку, потом пошла вторая, третья и так далее; а я, между тем, работал в театре, на льнокомбинате, в кинотеатре оформлял афиши. Об успехе тогда речь и не шла. Он со временем пришел, но сначала была большая работа. Она с тех пор не прекращается ни на час.
- Беседовал Алексей Голяков
- Источник: if24.ru
